К нему вышла молодая туземка. Она носила черные и белые ленты, а также черный тюрбан. Ее кожа в промежутках между лентами отливала розовато-фиолетовым оттенком. Черная линия вокруг головы подчеркивала горизонтальное разделение секторов ее глаз. Фарр внезапно осознал, насколько взъерошенным, грязным, небритым он выглядел.

«Саинх Фарр, – произнесла туземка. – Я буду очень рада, если вы соблаговолите меня сопровождать».

Она провела его в шахту лифта. Диск поднял их метров на тридцать; от этого движения у Фарра закружилась голова. Он почувствовал, как его взяли за руку прохладные пальцы туземки: «Сюда, пожалуйста, саинх Фарр».

Фарр сделал шаг вперед, остановился и прислонился к стене. Постепенно головокружение прошло.

Туземка терпеливо ждала.

У него прояснилось в глазах. Он стоял в полости огромной ветви; туземка поддерживала его, обняв за талию. Он заглянул в ее бледные сегментированные глаза. Она безразлично смотрела на него.

«Меня… одурманили каким-то зельем», – пробормотал Фарр.

«Сюда, пожалуйста, саинх Фарр».

Она направилась вперед по коридору волнообразной походкой, благодаря которой казалось, что верхняя часть ее тела плывет по воздуху. Фарр медленно следовал за ней. Его ноги окрепли, он чувствовал себя немного лучше.

Туземка остановилась у конечной диафрагмы, повернулась и сделала широкий церемониальный жест обеими руками: «Вот ваши апартаменты. Вам принесут все, чего вы пожелаете. Для Жде Патасза дендрология – открытая книга. Его рощи удовлетворяют любые потребности. Заходите и наслаждайтесь изысканным жилищем Жде Патасза».

Фарр зашел в комнату – одно из четырех соединенных отделений самого сложно устроенного стручка из всех, какие он видел до сих пор. Первое помещение служило трапезной. Из пола росло внушительное, уплощенное с обоих концов ребро, образующее стол, способный поддерживать дюжину блюд.

Следующее помещение, увешанное волокнистыми синими драпировками, по всей видимости было предназначено для отдыха. За ним была комната, заполненная почти до колен бледно-зеленым нектаром. Фарр внезапно обнаружил у себя за спиной льстиво вздыхающего небольшого исзика в белых и розовых лентах домашней прислуги. Служитель ловко удалил грязную одежду Фарра. Фарр вступил в ванную, и служитель постучал по стене. Из небольших отверстий брызнула пахнущая свежестью жидкость, прохладно покалывающая кожу. Служитель набрал ковш бледно-зеленого нектара и вылил его на голову Фарра, мгновенно покрывшуюся при этом щекочущей пузырящейся пеной, через некоторое время растворившейся и оставившей кожу Фарра чистой и мягкой.

Служитель приблизился со скорлупой в руках, заполненной почти бесцветной пастой. Пользуясь маленькой губкой, он тщательно натер этой пастой лицо Фарра, и его щетина исчезла.

Прямо над головой Фарра формировался наполненный жидкостью пузырь из тонкой пленки. Пузырь увеличивался, дрожал и колыхался. Служитель протянул вверх руку, вооруженную острым шипом. Пузырь прорвался, окатив Фарра с головы до ног мягкой ароматической жидкостью, пахнущей гвоздикой – жидкость быстро испарилась. Фарр вышел в четвертую комнату, где служитель обернул его свежими лентами и прикрепил к его ноге сбоку черную розетку. Фарр уже немного разбирался в обычаях исзиков и в какой-то степени удивился. Наличие этой розетки, личной эмблемы Жде Патасза, было весьма многозначительно. Фарр тем самым признавался почетным гостем Жде Патасза и, следовательно, находился под защитой от любых и всех врагов. Теперь Фарр мог свободно пользоваться любыми помещениями жилища и дюжиной прерогатив, обычно предоставляемых только домовладельцу. Фарр мог манипулировать любыми нервными волокнами, рефлексами, стимулирующими приспособлениями и проходами жилища. Он мог беспрепятственно распоряжаться любыми редкостями и драгоценностями Жде Патасза и, в целом, становился чем-то вроде двойника самого Патасза. Подобную честь не оказывали часто, а в отношении землянина это был, пожалуй, единственный в своем роде случай. Фарр недоумевал: чтó он сделал для того, чтобы заслужить столь исключительное обращение? Возможно, это была своего рода компенсация за бесцеремонную грубость, которой Фарра подвергли во время набега тордов. «Да! – подумал Фарр. – Этим, надо полагать, все объясняется». Оставалось только надеяться, что Жде Патасз сумеет смотреть сквозь пальцы на незнание Фарром сложнейших ритуалов, принятых в «воспитанном» обществе высших исзикских каст.

Снова появилась туземка, которая раньше провела Фарра в его апартаменты. Она приветствовала его какой-то изощренной жестикуляцией. Фарр недостаточно разбирался в тонкостях исзикских манер, чтобы понять, содержался ли в этой жестикуляции налет иронии, и решил воздержаться от окончательных выводов. Внезапное повышение его статуса казалось весьма достопримечательным. Своего рода насмешка? Вряд ли. У исзиков не было чувства юмора.

«Саинх Эйл Фарр! – объявила туземка. – Теперь, когда вы освежились, не желаете ли вы присоединиться к оказывающему вам гостеприимство Жде Патасзу?»

Фарр слегка усмехнулся: «Готов побеседовать с ним в любое время».

«Тогда позвольте показать вам дорогу. Я проведу вас в частные апартаменты саинха Жде Патасза – он с нетерпением ожидает вас».

Фарр последовал за ней вверх по наклонному коридору внутри ветви до лифта в центральном стволе, поднявшего их на другой уровень, где их ожидал еще один проход. У входной диафрагмы туземка остановилась, поклонилась и широко провела по воздуху обеими руками: «Жде Патасз ожидает вас».

Диафрагма раскрылась, и Фарр боязливо вступил во внутреннее помещение. Жде Патасза нигде не было видно. Фарр медленно продвигался вперед, глядя то направо, то налево. Стручок десятиметровой длины позволял выйти на балкон, огражденный доходившей до пояса балюстрадой. Стены и куполообразный потолок помещения были выложены пучками-трилистниками из шелковистых зеленых волокон, пол был покрыт толстым слоем мха сливового оттенка. Из стены росли причудливые фонари. Посередине пола стояла высокая прозрачная цилиндрическая ваза, наполненная водой; в воде плавали какие-то растения и плескались черные угри. На стенах висели картины древних земных мастеров – в этом странном мире они выглядели колоритно и причудливо.

Жде Патасз вошел в стручок с балкона: «Саинх Фарр! Надеюсь, вы чувствуете себя неплохо?»

«Достаточно хорошо», – опасливо ответил Фарр.

«Не желаете ли присесть?»

«Как вам будет угодно». Фарр опустился на один из хрупких малиновых пузырей. Гладкая кожица пузыря податливо растянулась, принимая форму его тела.

Владелец жилища лениво пристроился неподалеку. На несколько секунд наступило молчание – каждый из них изучал другого. Жде Патасз носил синие ленты своей касты, причем сегодня его впалые бледные щеки были украшены блестящими красными дисками. Фарр сознавал, что эти украшения не случайны. Каждый аспект внешности исзика имел, в той или иной степени, то или иное значение. Сегодня Патасз не надел свой обычный свободный берет. Шишковатые, ребристые выпуклости его черепа образовывали почти сплошной гребень, что свидетельствовало о тысячелетнем аристократическом происхождении.